[ankh-veos]

Унесённое с психоаналитической тусовки: вопросы своим ролевым (или просто самым частым) персонажам. Для самопознания через "родные" образы + для писательской разминки.

Изначально было три-пять, но давайте хотя бы парочку. Тем, кому больше всего хочется. (Можно даже таким образом раскрутить меня на выдачу кусков лора.)


От  ангел пепельный:

1. Марку: маэстро, Тени ведь тоже Трагики, так значит ли это, что вам известны темнейшие тайны горожан? И есть ли Тень у вас самого?

1. Марку: маэстро, Тени ведь тоже Трагики, так значит ли это, что вам известны темнейшие тайны горожан? И есть ли Тень у вас самого?

Бессмертник не может сдержать усмешку:

— Когда мы играли трагедию, трагиками на нашей сцене были все! Разумеется, я обязан знать, какие в пьесе роли и какие актёры на них подойдут, а значит — больше, чем они подозревают. Но это ещё не означает, что мне известно о них всё. О главных исполнителях, приходящих извне — так и вовсе ничего. Должен же быть элемент импровизации и свободы творчества... И, право, мне не так уж важно знать чьи-либо секреты. Важнее, чтобы знали они. Свои реплики и выходы. Наизусть! Разгильдяев не терпим.

Второй вопрос еле успевает остановить его вдохновенный монолог (уже вот-вот готовый перейти в пространное разъяснение, какие именно разгильдяи в чём виновны и, конечно, какие именно гениальные эксперименты таким ходом никогда не смогут реализоваться).

— А у кого её нет? Но постановка, прошу прощения за каламбур, немного неверна. Это Театр отбрасывает Тень. Меня.

2. Любому: ваш любимый цвет?

2. Любому: ваш любимый цвет?

Когда Марк под лучом прожектора, так скоро он не уйдёт.

— Глядя на мой старый костюм, должно быть, ожидаете, что я назову лиловый? Нет, нет... Чёрный. Цвет затаённого ожидания и полной темноты перед самым началом действия. Цвет трико универсального актёра. Цвет воплощения бесконечных возможностей...

Он деланно откашливается.

— Предупреждая дальнейшие глупые вопросы: нет, волосы я перекрасил не поэтому.


От  Nina Yudina:

1. Ну, Йоша, вопрос, который меня всегда волновал: что там вообще, в Невидимой Библиотеке? Проведешь экскурсию?

1. Ну, Йоша, вопрос, который меня всегда волновал: что там вообще, в Невидимой Библиотеке? Проведешь экскурсию?

Йорген смотрит немигающим взглядом, невольно выдавая свою настоящую природу: сосредоточенно пытается припомнить, когда в последний раз кто-либо так его называл. Один тёмный эльф вполне мог, но имя того почему-то упрямо ускользает из памяти.

— Праздное любопытство? Жажда запретных знаний и даруемой ими власти? Поиск приключений? — предполагает он. — Нет, я не осуждаю. Просто от этого зависит, какой Библиотека откроется тебе... и откроется ли.

Быть проводником он не возражает. За неимением экскурсионных буклетов приходится рассказывать самому:

— Одни считают, что она — всего лишь забытое подземное хранилище давно отсыревших, выцветших, пыльных свитков и манускриптов. Это неправда. Другие — что, хотя она содержит все истории мира, там нет ни одного записанного слова. Это тоже не совсем так. Она — мечта любого искателя истины, но также дом и храм тех, кто не верит в возможность существования абсолютной объективной правды. И это далеко не единственный из её парадоксов. Пожалуй, вернее всего будет сказать, что Невидимая Библиотека так же многолика, как и мы.

2. Лантри, что думаешь об Архонте Марке? Лично сталкивался? Знаешь о нем что-нибудь, чего не знаю я?

2. Лантри, что думаешь об Архонте Марке? Лично сталкивался? Знаешь о нем что-нибудь, чего не знаю я?

Лантри так впечатлён, что взволнованно кусает кончик пера:

— Неужели вы имеете в виду, что знаете Архонта Теней достаточно хорошо? О, как я был бы счастлив расспросить вас об этой, несомненно, исторически важной личности! Сложновато собирать сведения о том, кто предпочитает держаться, хах, в тени...

Посмеивается он заметно нервно.

— Но... простите, я едва не забыл, что вопрос был задан мне. К сожалению — или, скорее, к счастью? — лично меня Бледен Марк своим вниманием не удостаивал. С нашей разнородной компанией он поддерживает связь исключительно через Вершительницу. Впрочем, иногда меня преследует навязчивое чувство, что кто-то смотрит через плечо, когда я записываю те части хроники её деяний, где участвовал он... Поэтому стараюсь получше запасаться пергаментом: моя привычка делать заметки на собственной коже не только играет злые шутки с восприятием, но и может оказаться ещё более вредной для здоровья, если Архонт решит их... кхм, отредактировать. Его кинжалы острее моего пера.

3. Менеджер, если я не ошибаюсь? Мы не знакомы, не расскажете ли о себе сами?

3. Менеджер, если я не ошибаюсь? Мы не знакомы, не расскажете ли о себе сами?

Управляющий с удивлением отрывается от разбросанных по столу бумаг:

— Разве у нас назначено интервью? О Энлиль, память совсем не та, что прежде... Секунду.

Быстрым движением пригладив лацканы и откинувшись на спинку роскошного кресла, он на едином выдохе тараторит идеально заученный монолог:

— Пол: мужской. Возраст: не жалуюсь. Семейное положение: живу с кошкой. Род занятий — менеджер отеля; прошлые должности — мифический персонаж, вождь революции, шаман, городской сумасшедший, жрец, царь. Хобби: коллекционирование, азартные игры, вечерние прогулки по Лондону, меценатство археологии и психопатологии. Особые приметы: восемь пальцев, безупречное чувство стиля, блестящий интеллект и неотразимая харизма. Личные качества: честность, скромность, безграничное терпение. Ещё вопросы? Нет? Вот и славно.

Переведя дыхание, он расцветает улыбкой — сияющей, вежливой, радушной и откровенно жутковатой в своей очевидной искусственности.

Как минимум насчёт стиля тоже можно усомниться. В нём без труда угадывается иностранец: для викторианского денди немыслимо выбирать шейный платок цвета бушующего пожара и по-женски носить перстни поверх перчаток. Лишь противоречащая деланой улыбке меланхолическая усталость во взгляде, а также аура достоинства и величия, сквозящая во всём — осанке, голосе, жестах, — не позволяют ему казаться клоуном.

— Как, вы всё ещё здесь? Кхм... Да, я действительно веду документацию клинописью, мне так удобнее. Нет, за деньги комнаты не сдаю. Нет, я не собираюсь уточнять, что именно коллекционирую. Да, у меня гораздо больше псевдонимов... — он задумывается, не забыл ли что-нибудь ещё. — Ах, точно. Кошку погладить можно, но это уж если она сама разрешит. Она, как и я — существо непредсказуемое.

4. Белкет... Архонт, мы знаем, что думают о тебе твои ученики. А что ты чувствуешь к ним — к конкретным людям?

4. Белкет... Архонт, мы знаем, что думают о тебе твои ученики. А что ты чувствуешь к ним — к конкретным людям?

Архонт устало вздыхает:

— У меня было много учеников и последователей, — на «было» он делает невольный акцент. — Но понимаю, кого вы имеете в виду. Я никогда не чувствовал, что ошибся в них — но что-то упустил. До сих пор не знаю, что. Быть может, вместе со всем, что знал, я передал им и свою мятежность. Меня она привела к отказу от Света, Алехандро — к отказу от нашего пути, Вейна — к отказу от части себя. Быть может, ангелу нелегко понять людей. И нелегко изменить свою суть — ведь это больше, чем почерневшие крылья. Не слепили ли меня гордыня и уверенность в своей правоте, не давая заметить очевидное, пока не стало поздно? Я надеюсь лишь, что судьба — моя и их — в руках Асхи. Полагаясь на неё, я делал всё, что мог.

5. Олдрик, один вопрос: а что было бы дальше? Что будет, если Негорящий не остановит и сам погибнет?

5. Олдрик, один вопрос: а что было бы дальше? Что будет, если Негорящий не остановит и сам погибнет?

Голос из гигантского саркофага, кажется, проходит напрямую сквозь мысли, запечатлевая в видениях и снах картины настоящего и будущего:

— Умирать — единственное, что у Негорящих получается хорошо. И они будут умирать. Снова и снова. Как и весь этот мир, в побеге от окончательной смерти обрекающий себя на бесконечную агонию. То, что уже не может гореть, но не хочет гаснуть, будет мучительно тлеть. Я мог бы подарить Негорящему милосердие избавления — как и последнему богу, как и многим другим немёртвым... Но он упрям. Он не готов понять, что рано или поздно сущее обязано уйти в небытие, чтобы уступить место новому. Я уже вижу этот будущий мир, безмятежный и прекрасный. Мой святой долг — приблизить неизбежное. Он же не сможет его ни отменить, ни отдалить — независимо от того, сразит меня или нет. Мы все уйдём вместе с прошлым.